Мартовские предложения известных юристов по модернизации судебной системы в России в части необходимости модернизации Уголовного и Гражданско-процессуального кодексов недаром отмечали важность определиться с целеполаганием следствия. Потому как на практике зачастую установление истины оказывается для суда не главной задачей.

В Москве споре о невозвращенном долге со множеством нулей суд встал на сторону истца, несмотря на то, что он неоднократно изменял саму версию дачи заема, привлекая свидетелей, чьи показания позднее оказывались не соответствующими действительности. При этом заявление истца «но теперь-то я расскажу, как было на самом деле» и новые обстоятельства и факты, на которые истец ссылался в подтверждение своих исковых требований, служили изменением оснований иска. Суд не мог не заметить, но почему-то не возмутился тем, что был обманут истцом. Доказательство – долговая расписка невнятного происхождения – вот на наличии чего сконцентрировал суд основное внимание, не утруждаясь размышлениями, может ли расписка случить фактом передачи денег. И даже то, что истец ни разу не явился по вызову на судебные заседания, не вызвало у суда вопроса: а существует ли вообще истец?

В другом случае из-за конфликта детей в школе Таганрога подрались родители. В суде ответчик (зачинщик драки) заявил, что истец… ударил его первым. Пострадавший пришел от этого в шок, а суд – нет. И, не разбираясь, кто же виноват, оштрафовал обоих.

В любом европейском и американском суде малейшее подозрение на искажение истцом информации влечет отказ в рассмотрении иска, если не обвинение в мошенничестве за попытку обмана суда, грозящее возможным лишением свободы. В России истец и ответчик не обязаны говорить в суде правду, и ответственность за дачу ложных показаний по закону несет лишь свидетель. Этот парадокс приводит к тому, что немалое количество несправедливых приговоров российских судов обусловлены возможностью истца или ответчика говорить неправду, оставаться безнаказанными и к тому же выигрывать судебные споры. Нередко суд понимает, что правду скрывают и истец, свидетель, и ответчик, но вынужден ставить в основу своего решения заведомую ложь одной из сторон.

Нужно ли внести изменения в УК РФ в части установления уголовной ответственности за дачу заведомо ложных объяснений истцом, ответчиком и третьим лицом в суде, а также поправки в ГПК РФ, предусматривающие право суда отказать в удовлетворении заявленных истцом требований в случае его неявки по требованию суда?

Мнения экспертов

,
старший научный сотрудник НИИ проблем законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ :

Я не поддерживаю мнение, что истца надо привлекать к ответственности за недостоверную информацию. Одно дело, когда мы обязываем свидетеля говорить правду, и за нарушение предусмотрена уголовная ответственность. Свидетель участвует в процессе для того, чтобы та информация, которой он владеет, могла быть положена в основу судебного решения. Это доказательство по делу. Свидетель не является заинтересованным лицом. Когда же мы пытаемся распространить такую ответственность на заинтересованных лиц, коими являются стороны, то это может повлечь очень нежелательные последствия в силу того, что лицо может выбрать любой способ своей защиты в силу незнания, в силу каких-то иных подходов.

По словам обвиняемых, денежные поступления по предполагаемому варианту строительства завода в размере 24 швейцарских франков не оправданы бизнесом истца. Истец привел к двум выплатам наличными на сумму 16 миллионов швейцарских франков, Б поднял их в банке. Истец, по-видимому, не подписал письменное соглашение о «сохранении лизингового варианта» в качестве правовой основы для заявленных им платежей. В любом случае он не устанавливает такой договор и не требует издания. В то же время он, похоже, потребовал квитанции за предполагаемые платежи.

Это традиционно присутствует в российском процессуальном законе, что истец и ответчик не несут ответственности за свою позицию. Это может быть способ защиты своего права. И когда суд оценивает объяснения сторон, а такая форма доказательства у нас есть, суд всегда должен учитывать, что эти объяснения могут страдать такими дефектами, поэтому оценивать он их должен в совокупности с другими доказательствами по делу.

Оба факта делают заявление истца невероятным. С одной стороны, нельзя предполагать, что контракты, связанные с защитой вариантов аренды в недвижимом имуществе со стороны акционеров, представленных банкротством, не будут заключены в письменной форме. С другой стороны, почти невообразимо, что истец попросил три квитанции около 8, 00 швейцарских франков - если он увидит, за какие небольшие суммы он держал платежные документы или выдал квитанцию ответчик утверждал, что заявитель использовал средства в другом месте по требованию ответчика.

Подсудимый утверждает, что заявителю было бы компенсировано различные расходы, связанные с использованием его частного транспортного средства. Однако он регулярно использовал свой частный автомобиль на работе. Все прямые издержки, понесенные амортизацией. На выходные он получил только фирменный автомобиль и отказался вернуть его. Исходя из этого факта, нельзя считать доказанным, что расходы, возмещаемые ответчиком, фактически являются необоснованным вознаграждением заявителя.

Если же истец представляет подложные документы, это уже иное средство доказывания. За это он может нести ответственность, потому что такая ответственность предусмотрена. Но возлагать на истца, особенно в гражданском процессе, где участвуют граждане совершенно юридически неподкованные и где их позиция может быть вызвана именно незнанием закона, ответственность за недостоверную информацию, которая в объяснениях может содержаться, неправильно. Возложение ответственности может повлечь за собой отказ от обращения в суд, отказ от судебной защиты.

Как думаетеза дачу заведомо ложных показаний в суде скока дадут?Или условно?

По словам обвиняемых, счета-фактуры, адресованные заявителю адвокатом Лихтенштейна, представляют собой несанкционированное вознаграждение истца. Услуги связаны с процедурой развода заявителя и поглощением компании. Заявитель указывает, что ответчик неоднократно просил его получить для них юридическую информацию. Заявитель не оспаривает тот факт, что часть расходов приходится на информацию, которую он сам получил в качестве судьи, но что обвиняемый воздержался от распределения расходов и оплатил весь счет-фактуру.

Если же у нас сторона злоупотребляет правом, и это влечет затягивание процесса, то есть санкции в гражданском процессе, на сторону может быть возложено судебное расследование. Она может пострадать в таком случае. Но суд должен прийти к выводу, что это умышленные действия. Не за изменение исковой позиции, не за то, что там какая-то информация была недостоверно изложена в самом заявлении, в самом объяснении. Да, объяснения сторон являются доказательством по делу, но это способ защиты заинтересованного лица. Вы не можете сказать, что вы можете защищать себя только вполне определенным способом, нет. Именно как заинтересованное лицо, которое защищает свое право в этом процессе, мы не можем истца обязать говорить правду, правду и только правду, также как и подсудимого.

А дача заведомо ложных показаний в суде чем грозит???

Поэтому нельзя считать доказанным, что расходы, возмещаемые ответчиком, фактически являются необоснованным вознаграждением заявителя. Обвиняемый считает, что расходы на личное ходатайство заявителя и на письменную работу составляют несанкционированное вознаграждение истца. Исходя из этого факта, счета-фактуры направляются ответчику, а секретарские услуги упоминаются в счетах, которые они были предоставлены ответчику как оказалось, тот факт, что расходы, возмещенные подсудимым, фактически являются необоснованным вознаграждением заявителя.

Если истец избирает неправильную форму, предоставляет недостоверную информацию в своих объяснениях, то вероятней всего и суд сочтет, что он не доказал правомерность своей позиции. Он же обязан ее доказать. Каждый должен доказать то, на что ссылается. Удалось или нет доказать, это уже другая ситуация. Но если мы станем угрожать за отстаивание своей позиции уголовной ответственностью, то извините, тогда доверие к суду у нас резко упадет. В суды просто не пойдут, обыватель будет бояться, как бы не было хуже.

По словам обвиняемых, стоимость измерения, очков, участие в балу в Австрии, покупка частных цветов и пребывание во Франции являются необоснованным вознаграждением истца. Истец указывает, что он не вызвал это вознаграждение, но помнит получателем кредита в качестве хозяйки на различных ярмарках. Счет не несет визы. Что касается счета-фактуры для очков, заявитель указывает, что последний был адресован ответчику. Для участия в шаре в Австрии заявитель подчеркивает, что участие в мяче было согласовано с ответчиком, и, соответственно, ответчик безоговорочно оплатил соответствующий подробный счет расходов.

,
адвокат, выпускница Московской государственной юридической академии, кандидат юридических наук:

В иностранных государствах есть такое понятие как аффедавит. Это письменные показания под присягой у иностранного уполномоченного лица. То есть для того, чтобы дать показания в суде необходимо или в самом суде принести присягу во время судебного процесса или у нотариуса, уполномоченного государством, дать соответствующие письменные показания, которые нотариус заверит. И после этого эти свидетельские показания становятся доказательством и сведениями, за которые лицо уже несет ответственность.

С другой стороны, истец не делал никаких квитанций в отношении этих расходов, но выплатил им кредитную карту ответчику нельзя серьезно предположить, что покупки цветов и пребывание в отеле были оправданы по-деловому. Однако в данном случае это не играет никакой роли, поскольку компенсационные требования за умышленно добавленные убытки могут быть начислены без ограничений. Это положение также включает преднамеренные нарушения намерений в дополнение к преднамеренным несанкционированным действиям.

Вычеты для страхования от несчастных случаев должны производиться ежемесячно. Согласно зарплатным счетам. акт. 38 Вычет в пенсионном фонде не указывается в процентах в выписках по заработной плате, но сумма отчислений в размере 80 была вычтена, что соответствует примерно 46% за последнюю валовую зарплату.

Я вам расскажу историю, которая в моей практике произошла. Одна гражданка по фамилии Циклаури решила воспользоваться тем, что в разных государствах шли разные судебные процессы. Она на териитории республики Кипр дала присягу, аффедавит, о каких-то событиях, которые происходили в ее жизни в определенный период, а потом этот же период описала в суде Германии, тоже дав под присягой показания, но ровно противоположную информацию. Как только мы увидели, что в суде Кипра она под присягой дает одни показания, а в суде Германии она дает противоположные показания по одному и тому же событию, мы показали оба этих документа прокурору, который в этот же день, вы не поверите, возбудил уголовное дело по факту мошенничества, а именно обман суда. Просто в немецком суде обман суда и мошенничество одинаково звучат.

За Отказ от дачи показаний на апеляционном суде потерпевшей чем грозит?

Идея использования аффективных жестов для улучшения качества жизни полностью закипает в глобальном масштабе. Кроме того, он советует, чтобы у них были «красивые дома». Эксперты говорят, что поцелуй - лучшее противоядие от уныния и отличный способ улучшить здоровье. Эта записка была проиллюстрирована двумя маленькими куклами, целующимися друг с другом в рот и надписью «Муниципальные служащие должны будут целовать друг друга, согласно докладу».

Среди основных моментов лицензиат рекомендует сотрудникам больше целовать. Лицензиат рассматривает в своей работе некоторые моменты, относящиеся к направлениям деятельности, вовлеченным областям и необходимым данным. Там он поднял потребность в «атмосфере дружбы и общения, семье работы; целовать друг друга больше содействовать развитию отношений между соседями и семьями производителей». Есть точка, которая привлекает внимание в этом маршруте и является тем, который «целует больше».

Я хочу сказать о том, что в иностранных государствах очень большую ответственность несет лицо, дающее свидетельские показания. Имеется в виду не только свидетель, а любой участник процесса, и истец, и ответчик. Любое лицо, участвующее в процессе, под присягой сообщающее какую-либо информацию, уже несет за нее ответственность вплоть до уголовной.

В «Основные потребности удовлетворены, он включает в себя собственный дом, городское планирование, строительство достойных и красивых домов, помимо финансирования деятельности». Эта публикация была признана Эль Кордильеро в ответ на иск. Поскольку в этой публикации подразумевается осуществление свободы выражения мнений и, в частности, свободы печати, было указано: Право на свободное выражение прав - это право публично распространять информацию, мысли, мнения, критические замечания, убеждения, образы и т.д.

Тем не менее, право на свободное выражение без предварительной цензуры в любом случае подчиняется последующим обязанностям. Это не означает, что предыдущая цензура гражданской и уголовной ответственности позже, когда выражалась, была клеветами или оскорблениями. Поскольку свобода выражения свободна от предварительной цензуры, она не несет ответственности позднее.

,
ученый-криминолог, почётный работник прокуратуры Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор Московского государственного юридического университета им. О. Е. Кутафина :

Я согласен с тем, что есть определенный юридический парадокс, правовой парадокс в том, что свидетелю нельзя врать в суде, а истцу и ответчику можно. Большинство людей не знают, что в суде не запрещено врать, и, как я думаю, слава богу, что не знают. Потому что, кто знает, тот как раз этим занимается и может совершенно спокойно говорить в суде все, что угодно, прекрасно осознавая, что ему за это ничего не будет. Еще раз повторю, это, конечно, нонсенс.

Кроме того, должен существовать строгий фактор субъективной атрибуции прессы, которая является прямым мошенничеством или возможным мошенничеством. Ни в коем случае нельзя обвинять. В таких вопросах помимо свободы выражения мнений, общественного мнения и общественной информации, для которых было сочтено желательным выполнение требований ответственности. Следовательно, государственные должностные лица, общественные деятели и лица, занимающиеся вопросами, представляющими общественный интерес, должны пожертвовать в определенной степени своими личными правами для обеспечения свободы печати; в дополнение к требованию большей терпимости, поскольку они добровольно подвергаются общественному мнению и могут более легко получить доступ к средствам массовой информации для защиты себя.

Есть такая статья «неуважение к суду». С моей точки зрения, дача заведомо ложных показаний гражданами, за исключением тех, кто перечислен в ст. 51 Конституции РФ, на мой взгляд, не уважение к суду. Та статья, которую я упомянул, у нас имеет в виду оскорбление, например, обозвал судью и т.д. Но во всех странах мира именно дача заведомо ложных показаний и есть неуважение к суду. Вы знаете, что за рубежом дается присяга. Наша присяга заменяется подписью о том, что гражданин предупрежден об ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Но только свидетель подписывает. Получается остальные не подписывают и ни за что не отвечают.

Это действительно удивительно, что во всем цивилизованном мире за ложь в суде наказывают, а у нас нет. Это странная история. Когда реформировали постсоветское пространство, Россию, в частности, правовую систему, почему то об этом напрочь забыли. Хотя по секрету скажу, у нас же не было до этого в советское время ответственности за разглашение тайны следствия. Всех пугали, но ответственности за это не было. Я так подозреваю, что в советском законодательстве ответственности не было и ответственности истца и ответчика. Полагаю, что эта традиция оттуда пришла. Но в советское время не принято было и нельзя было врать в суде, потому что другие механизмы срабатывали, и человек все равно был наказан. Не в плане уголовного наказания или административного, а по другому, по линии партии и т.д. Вариантов много было. И вот в процессе реформирования взяли и автоматически перенесли эту традицию дальше, не подумав, что всех других сдерживающих механизмов больше не существует.

Я должен в том числе поблагодарить вас, что вы эту проблему подняли. Ее надо, конечно, на самом высоком уровне поднимать. Как может суд принимать какие-либо решения, если в суде можно спокойно говорить неправду.

,
адвокат, главный редактор ЭСМИ «ЗАКОНИЯ», заместитель Президента Гильдии российских адвокатов, член Общественного совета при Министерстве юстиции РФ, член рабочей группы президиума Совета при Президенте РФ по противодействию коррупции и взаимодействию со структурами гражданского общества, кандидат юридических наук:

Многие из нас сталкивались с таким институтом как суд или хотя бы слышали, если не сталкивались, сами в суд не ходили, и наверняка знают, что правовые проблемы решаются в суде, во всяком случае споры. Мы эту тему подняли, потому что стало интересно, может быть у нас проблема в нашей стране связана не с дураками и с дорогами, а с тем, что у нас до сих пор законодательно не запрещено в суде врать. Все знают, что свидетель, который дает показания в суде, предупреждается об уголовной ответственности за задачу заведомо ложных показаний. ...«Клянусь говорить только правду»... Из фильмов американских знаем, что все приходят в суд и руку на Библию кладут зачем-то и говорят: «Клянусь говорить правду, только правду и ничего кроме правды». Но смех заключается в том, что у них на этом самом Западе, так называемом загнивающем, это делают все, истец, ответчик и те, кто показания дают в суде. А у нас уголовная ответственность за ложь, за заведомо ложные показания, предусмотрена не всем. Она предусмотрена свидетелям. Она предусмотрена экспертам за заведомо ложное заключение, переводчикам за заведомо неправильный перевод. Но свидетелей это в большей степени касается, потому что каждый в той или иной степени свидетель каких-то обстоятельств. Каждый человек - потенциальный свидетель. Он может не быть никогда экспертом или переводчиком, но свидетелем он всегда может быть. Увидел, зафиксировал в своем мозгу, показания по этому поводу дал. Обязан дать правдивые показания.

Мы сейчас коснемся гражданских дел. С уголовными все понятно. Там человек, которого обвиняют, не обязан говорить правду и только правду, потому что гарантировано его право вообще ничего не говорить. Это такой способ защиты человека. Против него все общество в лице какого-нибудь следователя или прокурора, ну и закон говорит о том, что человек имеет право защищать себя всеми способами, и необязательно ему говорить правду, хотя раньше эту правду пытались вытащить. Откуда, наверное, и пошла эта история, неправду обвиняемому разрешили говорить, потому что правду из него все равно вытаскивали, то на дыбу, то иголки под ногти, то еще какими-нибудь «приятными» способами. В итоге человек сам себя мог и оговорить. Правда ведь понятие относительное. Для следователя одна правда, для обвиняемого другая. Поэтому с тех пор как народ понял, что каждый может оказаться в кресле обвиняемого, законодатель придумал такую штуку, что обвиняемый в принципе может ничего и не говорить. Потому что если следователю надо, чтобы он сказал правду, он этой правды добъется, какой угодно. Так вот в гражданском судопроизводстве на сегодняшний день, ну как собственно и в арбитраже, как разновидности гражданского судопроизводства, оказывается для многих, в новинку узнать, что истец и ответчик не обязаны говорить правду.

Возьмем самое простое - займ. Все в той или иной степени знают, что такое займ. Одолжил денег один у другого, тот ему должен отдать, вот займ, вот гражданско-правовые отношения займа. В гражданском процессе истец может заявить исковое требование, но он, оказывается по закону, не обязан говорить правду. Предполагается, что все действия в гражданском обороте, как написано в кодексе, люди осуществляют добросовестно и разумно. Добросовестно это значит, правду по идее говорят, это презюмируется в гражданском процессе. Но когда истец приходит в суд и говорит, что кто-то ему денег должен, и требует вернуть деньги, то он должен обосновать почему, представить какие-то доказательства. Получается, истец может лгать. Он не должен этого делать, но прямого запрета в виде наказания нет.

Свидетелей суд допрашивает и прежде чем допросить, суд предупреждает их об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Вы должны говорить правду, иначе вам тюрьма. И свидетель говорит правду. В большинстве своем люди приходят в суд, и даже если кто-то их настроит определенным образом, когда свидетель видит судью и тот предупреждает «сядешь, если что», то все, что бы там ни было обещано - свидетель начинает говорить правду. А вот истца, который привел этого свидетеля и рассказывает свою историю, какова она на самом деле в его понимании, ссылается на какие-то обстоятельства, оказывается, никто не предупреждает, что надо говорить только правду. Одно дело понимание событий, как ты их истолковываешь, а другое дело факты. Тоже самое касается и ответчика. Он может нарассказыватьть с три короба, как это было в его понимании, но это неправда. Смех в чем заключается, что если в каком-нибудь английском или немецком суде, американском суде вдруг уличат истца или заявителя во лжи, даже неприменительно к конкретно этому делу, то все. Спросят «вы когда-нибудь наркотики употребляли?», он скажет «нет, не употреблял», а какой-нибудь умный адвокат достает справочку, говорит «слушай, ты сейчас в суде находишься, сказал, что не употреблял, а вот тебя как-то в школе задержала полиция, потому что у тебя косячок был». И все. И у судьи сразу никакого доверия нет, все.

А у нас не так. В качестве примера привожу эпизод. По договору займа истец подал заявление в суд: «Человек взял у меня деньги в долг, вот расписка». Много денег, целую кучу. Тот говорит, что на самом деле, эту расписку он написал, но она прикрывала некую иную сделку, физически он деньги не брал. Расписка есть, да, но есть такое понятие в гражданском кодексе, когда должник может оспорить договор займа в связи с его безденежностью. Договор есть, расписка есть, а денег физически не было. Он может сказать, что расписку он писал под влиянием других совершенно причин, она прикрывала иную сделку, она прикрывала куплю-продажу или прикрывала дарение, или это было обещание награды. Расписку написал, но физически денег не было. Истец тогда должен доказать свое утверждение и рассказать, как все происходило. В том случае, о котором я говорю, истец рассказал, что он приехал к ответчику, тот сидел у себя в кабинете, истец привез в сумочке вот такую кучу денег и отдал ему, тот ему дал расписку, все просто. По датам совпадает. Но получилось так, что когда спросили про размер этой сумочки, а она была совершенно четко истцом обрисована, то получилось, что в эту сумочку, про которую сказал истец, деньги бы не поместились. Они бы не поместились и в две, и в три, и в четыре таких сумочки. Неувязочка. Истец подумал и сказал судье «ладно, сейчас я расскажу, как было на самом деле». На самом деле все было по другому, он приехал, деньги были в сейфе, они были в комнате, в которой находился ответчик. И хотя деньги были в сейфе, истец их не привозил, но это были его деньги и поэтому ответчик написал расписку. Судья это принимает, не «дав по башке» за то, что полчаса назад ему откровенно врали. Почему? Потому что, оказывается, в нашем российском законодательстве нет прямого запрета на это.

Несвязанные с юриспруденцией люди с удивлением обнаруживают, что не запрещено в суде врать. Свидетелю нельзя врать, а истцу и ответчику - можно.

Человек может по своему трактовать обстоятельства, но факт он искажать не может. Есть договор, его можно по разному читать. 21 ст. ГК гласит, что суд при толковании договора принимает во внимание буквальное толкование содержащихся в договоре слов и выражений. Это означает, что вы читаете эту фразу так, я читаю этак, а судья читает совсем по другому. Про это можно говорить, это разные мнениея. А когда один говорит, бумажка была подписана в июле, я сидел за столом, на мне были шорты, а другой говорит, нет, она была подписана в антарктике, и на самом деле мы пролетали в этот момент надо льдиной, то это констатация разных фактов. Народ привык приходить в суд и говорить то, что им хочется, считая, что это демократия. А во всем мире оказывается, что суду надо правду говорить. Так что же мы на наших чиновников ругаемся, которые не только говорят, что хотят, но и делают, что хотят, берут, что хотят. А потом в суде говорят, что было совсем не так.

По вопросу об ответственности за ложь в суде и предшествующая ему дискуссия в фейсбуке побуждают меня написать на эту тему. Я не ставлю своей целью полностью осветить эту проблему и остановлюсь только на ответственности представителей, поскольку именно по этой теме звучали самые спорные, на мой взгляд, утверждения. Впрочем, многие мои утверждения будут не менее спорны, и скорее представляют собой отправные точки для развития дискуссии, чем описание законченной концепции.

Как известно, в российском процессе судебные представители нередко опрашиваются судьями по вопросам факта. Например, судья спрашивает представителя ответчика о том, получил ли его доверитель товар от истца или нет. Представитель отвечает, что нет, хотя и знает, что в действительности товар был получен. Причина этого состоит в том, что представитель предполагает, что у истца не имеется доказательств отгрузки товара, и на этом основании рассчитывает выиграть дело. Стал ли представитель источником ложных доказательств в описанной ситуации?

Объяснения лиц, участвующих в деле, - разновидность личных доказательств. Доказательство, в свою очередь, это след обстоятельства, входящего в предмет доказывания. Для того, чтобы доказательство закрепилось, и его можно было принести в суд, должен существовать следоноситель. Для письменных доказательств - это, как правило, бумага, а для объяснений лиц, участвующих в деле, и свидетельских показаний - это память. Именно в человеческой памяти отпечатывается реальная действительность, что впоследствии позволяет установить факты прошлого путем опроса или допроса этого человека.

В памяти судебного представителя нет следов обстоятельств, имеющих значение для разрешения дела (за редкими исключениями, о которых имеет смысл поговорить отдельно). Все, что он знает, известно ему лишь со слов доверителя, который, впрочем, тоже может знать часть обстоятельств лишь со слов третьих лиц. Таким образом, представитель никак не может нести ответственность за дачу ложных объяснений по той причине, что он в процессе никаких объяснений не дает.

Чем же тогда являются заявления представителя по вопросам факта? Где бы ни делались эти заявления - в процессуальных документах или в судебном заседании - они не являются доказательствами. Речь идет о выполнении судебным представителем бремени утверждения.

Как известно, суд формирует бремя доказывания по делу на этапе подготовки к судебному разбирательству исходя из утверждений сторон (ст.133 АПК, ст.148 ГПК). Следовательно, до выполнения бремени доказывания стороны должны выполнить бремя утверждения, изложив свою позицию относительно обстоятельств, по их мнению, имеющих значение для разрешения дела. Именно этим и занимается представитель, транслируя суду утверждения о фактах.

Впоследствии представитель должен будет доказать все или хотя бы часть из них, прибегая в случае необходимости и к личным доказательствам, то есть приглашая своего доверителя прийти в судебное заседание для дачи объяснений или вызывая свидетелей для допроса.

Хорошо, представитель не может отвечать за ложность доказательств, но может ли он отвечать за ложность утверждений об обстоятельствах в тех случаях, когда он знает, что они ложны? В сознании российского практикующего юриста укрепилась идея о том, что представитель зачастую не только излагает суду версию своего доверителя, но и активно участвует в конструировании этой версии.

Это первый из поставленных вопросов, который, на мой взгляд, не имеет очевидного ответа. Тут может быть множество подходов.

Запрет на предоставление суду ложных объяснений направлен, во-первых, на обеспечения уважения к суду, которое будет подорвано, если в обществе будет распространяться мнение, что суд разрешает дело не по справедливости (праву), а в пользу того, кто лучше солжет. Во-вторых, он направлен на вынесение обоснованного судебного решения.

Сама по себе возможность представления ложной версии событий, на мой взгляд, не подрывает доверие к суду и не приводит к вынесению решения в пользу стороны по делу, поскольку суд руководствуется доказательствами, а не утверждениями. Проигрыш другой стороны в результате того, что она представила менее убедительную версию событий либо не смогла подкрепить ее доказательствами, будет восприниматься как поражение вследствие непредусмотрительности, типичное для состязательного процесса.

Впрочем, в ответ на это можно возразить, что современный российский арбитражный процесс знает институт признания фактов путем их неоспаривания (ч. 3.1 ст. 70 АПК), и, таким образом, роль утверждений, сделанных другой стороной, существенно возросла. Однако, мне представляется, что ч. 3.1 ст. 70 АПК скорее инструментальна. Она подлежит применению лишь тогда, когда все стороны спора представили свои версии событий, и позволяет не доказывать лишь те факты, которые прямо не оспорены и существование которых не входит в противоречие ни с одной из представленных версий.

Но может быть именно профессия налагает на судебного представителя определенные требования? Даже если представление заведомо ложной версии событий не угрожает самому судопроизводству, возможно представитель просто не может позволить себе делать это по иным причинам. Это определенно было бы так, если бы судебный представитель воспринимался не столько оружием в руках клиента, сколько служителем правосудия. Эта концепция, выглядящая почти шуткой в современных российских реалиях, принята, например, в Англии.

Естественно, что просто назвать судебного представителя служителем правосудия мало. Для того, чтобы это действительно стало так, люди, которые сегодня себя чувствуют находящимися по разные стороны баррикад, судьи и профессиональные судебные представители, должны почувствовать себя носителями одной профессии. И те, и другие должны ощутить, что их клиент в широком смысле - общество. Я сомневаюсь в том, что такое чувство может быть обретено вне единого профессионального сообщества, когда сегодняшний профессиональный представитель завтра без труда становится судьей, а судья уходит в отставку и начинает практиковать в качестве судебного представителя.

Неполным было бы рассмотрение вопроса о запрете предоставления ложной версии событий без соотнесения его с состязательной формой процесса. Артем Карапетов, выступая на научном круглом столе, привел следующий пример: представитель ответчика по делу о взыскании долга по договору поставки заявляет о том, что договор не заключен. Когда истец представляет доказательства того, что договор заключен, представитель ответчика утверждает, что товар не поставлен. Когда истец доказывает, что товар поставлен, представитель ответчика приводит новые возражения по фактам и т.д.

В принципе состязательная форма процесса и сам принцип состязательности допускают, что одна сторона может препятствовать другой стороне в достижение нужного ей решения любыми процессуальными средствами. Однако чистый состязательный процесс (процесс как состязание без ограничений) и чистый принцип состязательности (идея о том, что доказательства представляются только сторонами) почти не встречаются. Вопрос, таким образом, состоит в том, предусматривают ли наши процессуальные кодексы ограничение на изменение презентованной стороной версии событий по ходу процесса?

И ГПК, и АПК предусматривают, что предмет доказывания формируется на стадии подготовки к судебному разбирательству, хотя это не означает, что он вместе с версией событий не может изменяться в дальнейшей. Однако, АПК к тому же предусматривает процедуру раскрытия доказательств (ч. 4 ст. 65 АПК), которая, как нам всем хорошо известно, не работает. Сами же арбитражные суды и привели к тому, что институт раскрытия доказательств не заработал с самого момента его появления в кодексе . А ведь именно этот институт мог бы исключить ситуации наподобие той, которая описана нашим коллегой, поскольку раскрыть доказательства в начале процесса означает лишить себя большей части возможностей изменить свою версию событий впоследствие.

В чем же причина низвержения института раскрытия доказательств судами? Конечно, его применение требует от судей дополнительной квалификации, однако, со временем он облегчил бы работу самим судьям. Причина, по-видимому, состоит в том, что арбитражный процесс, как и гражданский, воспринимается судами как непрофессиональный. Так что лишь немногие попытки привнести в него повышенные требования для участников удаются.

Возможно, есть и еще одна менее рациональная причина - как известно, в сознании многих российских судей стремление к постижению объективной истины по делу неистребимо. Какой судья удержится от того, чтобы исследовать доказательство, проливающее свет на истинное положение дел, хотя бы и представленное с нарушением правил о раскрытии доказательств?

Вместе с тем возможно требование стабильности представляемой сторонами версии событий могло бы стать тем естественным сдерживающим фактором, которое заставляет сторону с самого начала придерживаться версии событий, которая максимально близка к правдивой. Ведь чем сильнее было бы отклонение от нее, тем выше, по общему правилу, риск проиграть дело.

Подводя итог, действующий закон и судоустройственная реальность, на мой взгляд, не позволяют возложить на судебного представителя ни ответственность за дачу ложных объяснений, ни ответственность за предоставление суду заведомо ложной версии событий.